Неточные совпадения
— Теодор! — продолжала она, изредка вскидывая глазами и осторожно ломая свои удивительно красивые пальцы с розовыми лощеными ногтями, — Теодор, я
перед вами виновата, глубоко виновата, — скажу более, я преступница; но вы выслушайте меня; раскаяние меня мучит, я стала самой себе в тягость, я не могла более переносить мое положение; сколько раз я думала обратиться к вам, но я боялась вашего гнева; я решилась разорвать всякую связь с прошедшим… puis, j’ai été si malade, я была так больна, — прибавила она и провела рукой по лбу и по щеке, — я воспользовалась распространившимся слухом о моей смерти, я покинула все; не останавливаясь, день и ночь спешила я сюда; я долго колебалась
предстать пред вас, моего
судью — paraî tre devant vous, mon juge; но я решилась наконец, вспомнив вашу всегдашнюю доброту, ехать к вам; я узнала ваш адрес в Москве.
И в оный страшный день
предстану и я
перед вечным
судьею,
предстану в этой самой одежде и потребую обратно моей чести, что ты отнял у меня на земле!
То дело было поконченное, а как
предстать перед своего
судью?
Кажется, так и видишь его в белой чистой одежде, готового
предстать перед верховного
судью.
— Я должен покончить со всем своим прошлым, — произнес он с чувством. — Не на свежей же могиле сына приносить жертвы мщения. Может быть, скоро
предстану перед светлым ликом Вышнего
Судьи. Повергну себя
перед Ним и скажу ему: «Отче мой, отпусти мне долги мои, как я отпустил их должникам моим». Пускай придет. Да покараульте дочь мою и Тони. Потрудитесь, мой друг,
передать им, что я занят с нужным человеком.
— Несомненно. Насильственная смерть его зачтется ему
перед справедливым и нелицеприятным
Судьею и облегчит его участь там. Иначе же он
предстанет перед Ним под всею тяжестью содеянных им злодеяний.
Вся вина ее
перед этой, там, за несколько комнат лежащей умирающей женщиной, готовящейся ежеминутно
предстать на суд Всевышнего, Всеведующего, Всемилостивейшего
судьи и принести ему повесть о ее земных страданиях, главною причиною которых была ее родная дочь, любимая ею всею силою ее материнской любви, страшной картиной восстала
перед духовным взором молодой Бахметьевой, а наряду с тем восстали и картины ее позора и глубокого безвозвратного падения.
— Не улеглось еще! — скорее прохрипел, нежели произнес монах. — В четверть века не улеглось. Потому-то и на духу не признаюсь, что знаю, что все эти года грешу, злобой грешу, с этим грехом и
перед престолом Всевышнего
предстану. Один Он мне
судья. Мне и ему. Точно вчера случилось это. Как теперь его вижу и лицо его подлое, испуганное. Точно умереть тяжелее, нежели убить. О, убить куда тяжелей, а я… я убил.
Невознаградима кровь, пролитая злодеями, при моем ослеплении… по крайней мере, нужно вознаградить кого можно и кто не
предстал еще моим обвинителем
перед Тобою,
Судьею праведным [П. Н. Петров. «Царский суд», историческая повесть.